[indent] Дурацкий день. Не повезло с погодой — фотографии не получились. Не повезло с предметами — на Истории магии, хотя бы, можно было уснуть. Провалиться в сон, пока лекции не закончились. Ночью всё снились кошмары — обрывистые, не запоминающиеся. И всё равно, просыпаешься в холодном поту. Бесишься. Еще и брата примечаешь за столом факультета. А он бесит. Раздражает. Смеется еще громче с дружками, когда замечает тебя. Мне иногда хочется блевать от того, что я вижу старшего брата. Замечаю Эвана. И бешусь. Никуда не деться от него - факультет один, фамилия одна, дом один. Раздражение можно снять только тогда, когда возвращаешься в гостиную поздно. Занимаешь себя всякой ересью. Дружки Эвана тоже бесят. Тем, что всегда занимают много места. 

[indent] Тем, что всегда подколоть пытаются. А я что, улыбаюсь, раздражаюсь. Брат, видно, что этому рад, не вмешивается, наблюдает только. Я бы и сам был бы рад, если бы мог отомстить в стенах школы. Но всегда дожидаюсь чего-то. Дожидаюсь, потому что дома кусать веселее. Забавнее наблюдать, когда брат объясняет всё, глядя на фотографии. Не может доказать, что это всё не просто так делалось. Иногда доставать брата — почти болезнь, от которой я не хочу избавляться.

[indent] Бесит сегодня всё, что еле досиживаю последнюю лекцию, по Заклинаниям, нервно дергаю ногой под партой. Хочется уйти. Потому что даже перо, что чиркает по пергаменту делает это с противным звуком. Строчка за строчкой, шелест чужой бумаги, шелест чужих перьев и раздражающий скрип по ушам, который не дает сосредоточиться. К концу занятия я почти не выдерживаю, потому что голова начинает болеть. Не выдерживаю, почти вылетаю из аудитории. Нетерпеливо преодолеваю лестницы, прямиком до Больничного крыла. Голова болит, раздражение тоже не убавляется. Обыденная мигрень, что срабатывает сильно. Отбивает чечетку в ушах. Противно. И чужие шаги тоже противны. Отдаются громко в ушах, болезненно отдаются. Хочется, чтобы это прекратилось, но мадам в Больничном крыле, будто назло ходит медленно. Прикасается ладонью и смотрит в глаза. Раздражает до скрипа зубов и нервного постукивания по тумбочке у кровати.

[indent] Женщина дает зелье, позволяет поспать пару часов. Зелье горчит, противным вкусом разливаясь по рецепторам. Меня дергает, но я пью это дурацкое зелье, допиваю до последнего глотка под одобрительную чужую улыбку. Засыпаю на пару часов на кровати в Больничном крыле. Благо, в то время там почти никого нет. Никто не шаркает, как в нашей гостиной. Никто из мальчишек не шумит, как в спальнях. Если думаете, что никто из слизеринцев не ругается — ошибаетесь.

[indent] Со своим соседом я общался довольно сносно, хотя тот все клеил девчонок, считая себя, видимо, безумно важным. Спрашивал советов, спрашивал, о чем с девушками можно поговорить. Помогал ему, перекидываясь парой слов. Иногда даже особенно помогал. Когда были братья/кузены/сестры/кузины девчонок, те, кто особенно ревностно относились к семье. Пару раз моего соседа избивали из-за моей такой помощи. Хотя я всегда и предупреждал его, что "не уверен, что это подействует, друг". Обезопасил себя от лишней нервотрепки. Мысленно смеялся, когда тот возвращался в комнату с синяком или помятым. Я же не виноват, что парень сам лез к каждой юбке. "Каждая юбка", в прочем, сама иногда с ним забавлялась. Видимо, все же, это было состоянием свободы. Лезть на рожон, пока молодой, не думая, что все вот это несет за собой дурную славу. Хотя, он же не знал, что фотографии в моем альбоме, одном из них, касаются и его. Если бы узнал, возможно бы молчал всё время до выпуска, а я бы, я бы улыбался.

[indent] После лазарета иду на улицу помятым после сна, но без головной боли. Зелье действует. Помогает. Я даже улыбаюсь женщине, что провожает меня, стоя у выхода в Больничное крыло. Сумка на плече отдает приятной тяжестью. Там не только учебники, но и массивный фотоаппарат, маггловский, не волшебный, позволяющий запечатлеть всего один момент, а не удержать движение, что можно сделать в волшебных. Хотя, второй лежал в комнате, запертый в чемодане, чтобы никто не мог его тронуть. Подарки отца и матери я лелеял, не давая никому прикасаться. Никому, кроме себя.

[indent] Фотографии сегодня не получаются у Черного Озера. Смазанные, с бликами и красками блеклыми из-за начинающегося дождя. Я ругаюсь сквозь зубы, убираю технику в сумку, спешу назад в замок, прижимая сумку к себе. Успеваю при этом обменяться с девушкой с пятого курса с факультета орлиного улыбками. Хочу подойти к той, но замечаю Барти. Крауч-младший. Выскочка, пусть и гений в делах учебных, с папашей, что довольно яркой позицией. Маменькин сынок, которого изредка хочется позлить. Не думаю даже о том, что тот может быть на взводе. Не думаю о том, что парень может переживать "глубокую душевную травму", как та же девчонка, что недавно улыбалась мне, в данный момент. Мы не друзья. Нет. Я даже готов позлить его просто так. Этого, кому все удается. "Равняйтесь на Барти". Хочу всегда выплеснуть яд на того, потому что бесит, потому что шумит, потому что у него есть друг, которого тот заботит. Редко вижу Крауча-младшего без его тени - Блэка.

[indent] — Эй, Крауч, где Регулуса потерял? — подхожу к тому ближе, делаю вид, что ищу нашего ловца сборной, взглядом смотря за чужую спину. Не нахожу Блэка, из-за чего улыбаюсь, очень даже сильно улыбаюсь. Ярко так, гадко так. Хочу насолить, даже руки несильно дрожат.

[indent] — Или нашего великого папиного гения, наконец, кинули? Или может папочка прислал письмо? А, ну да, он же занят и сын ему не нужен, все еще страдаешь из-за этого, Барти? — облизываю губы, ловя ответ в чужих глазах. Подмывает сделать больнее. Подмывает. Но, я же не знаю, что какая-то фраза является правдой. Нет, не знаю. А нужно ли мне знать?