Проблемой всегда были её алые волосы. Сколько бы Кушина не пыталась измениться в глазах чужих, все всегда видели алый след волос, цвета помидоров и крови одновременно. Она смущалась этих волос, не видя никакой поддержки. Издевки были частыми, прозвища всегда обидными. Девчонка с малого возраста привыкла к нападкам. Не вышла внешностью. Её волосы всё время приковывали внимание, неприятное для неё внимание, без улыбок, без радости. Пришлось свыкнуться с мыслью, вспылить, разбивая носы, потому что только так обезопасить себя и получалось. Ударить первой, пока не стало слишком поздно или же защищаться. Алые волосы - как какое-то проклятие. Залог слёз девчонки. Для кого-то это может и было красиво, но Кушина не видела таких людей. Даже взрослые, они будто впитывали алый цвет, видя вместо него алые всполохи крови, боли. Эти неприятные ассоциации вились вокруг, заставляя ощущать одиночество. Просто из-за того, что её волосы были свойственны только её клану, только потому, что они выделялись. Выделялись и отгораживали девчонку стеной от других.
Узумаки помнит единственную женщину, что улыбалась, смотря на неё с доброй улыбкой. У госпожи Мито были такие же алые волосы, госпожа Мито позволяла девчонке из побочной ветви клана быть рядом, словно знала всё наперед. Видела слёзы Кушины и пыталась подбодрить, позволила той, что была чужой, почувствовать себя рядом с родным человеком. Она помнит, как сжимала пальцами белый чужой подол и плакала. И в этот раз никто не смеялся, госпожа молчала, прижимая к себе девчонку. Госпожа рассказывала важные вещи, помогала успокоиться. Госпожа видела в девочке что-то ранимое, что-то схожее с собой. Не только чакру, что могла сдержать лиса. Не только особенность ту, что видели другие. Видела то, что даже не могла увидеть Кушина. Говорила, заставляя девчонку прислушаться. Она слушала чужие рассказы, она помнит чужие рассказы, потому что больше не может видеть госпожу. Та слаба, все знают об этом. От того становится более страшно - от того, что у всех приходит свой срок, от того, что возможно больше никто не поймет. Вот так, просто. По глазам всё видно, пусть Узумаки и прячет их от чужого цепкого взгляда. Страх перед тем, кто старше, мудрее, перед тем, кто многое прожил. И жизнь оставляла этого человека каждый день, заставляя решать. Но не Кушине. У Кушины выбора не было - всё решали взрослые за дверьми, которые не давали возможности знать, что будет дальше. Куда еще стать хуже, чем ты есть, куда стать еще страшнее - может показаться, что нельзя, но можно. Можно, но она еще не знает этого. Не знает, потому что выбор делать не ей.
Её снова назвали больной, ей снова пытались вырвать клок волос, обрезать эти до жути странные волосы кунаем. Мальчишки. Мальчишки не били друг друга, но пытались ударить её больнее - физически и морально. И да, это получалось, потому что из-за этого Кушина не видела границ. Бесилась так сильно, что забывала о правилах. И била, била, потому что физическое насилие - единственное вселяло в чужих глазах страх, заставляя отойти от неё, дать передышку на пару дней или неделю. А потом снова по накатанному уже кругу, что не сулил ничего хорошего. Привыкшая, что мальчишки ловят её у дома. она даже не замечает сначала чужого присутствия. И только потом девчонка реагирует на чужой голос, медленно разжимая пальцы. Но парень перед ней все равно падает, парень перед ней всё равно выплевывает это неприятное: "сумасшедшая". Кушина боится смотреть на мужчину, что, кажется, сильно злится, чувствует только как мальчишка сбегает, задевая её плечом. А девчонка не двигается почти. И еще на чужие глаза не смотрит. Смотрит вниз - боится Шарингана. Боится чужой злости. Много чего боится, пусть и храбрится. И в этот раз боится, опустив глаза. Замирает и правда надолго, разворачиваясь, все еще не поднимая головы. Та во всю сигналит, что стоило бы сбежать. Та во всю кричит, что страшно, страшно нарваться на чужой гнев. Потому что итак жизнь не самая веселая, пусть есть и парочка друзей. Всё это не скрашивает того, что девчонка остается белой вороной в глазах других. По поведению и по внешности. И даже сейчас облажалась.
- Извините, - подает голос Кушина спустя некоторое время, чуть сжав кулаки, чтобы привести своё спокойствие в норму. Она взрывается быстро, но и самообладание возвращается скоро. Она только спустя время поднимает голову, натыкаясь все еще на Шаринган, а после этого осматривая и всё остальные детали. Узумаки хочется сбежать еще больше. Или прирости к месту, не сдвигаясь больше никуда. Хочется стать статуей в какой-то момент, в которой нет жизни. Потому что и стыдно тоже и сложно смотреть долго в чужие глаза. Она избила мальчишек, потому что они полезли к ней, но какое дело до этого взрослым. Особенно тем, чьи дела намного важнее, чем её собственные, чья жизнь важнее, чем других и еще много этих чем, о которых она думает, но ничего не говорит. Тишина тяжелая, неприятная, но она молчит.
- Извините, - она снова говорит тихо, разрывая тишину, нервно кланяясь. Больше ничего сказать и не получается. Потому что единственный взрослый, который оберег её - нет здесь, госпожи, что улыбалась, её нет рядом. А Кушине из-за чужой ярости страшно, потому что Учиха не знает всей картины, да и, кто поверит, что девчонка пыталась защититься, что это не избиение было. Приходится все еще опускать голову, спрятавшись за алые волосы, которые всем так ненавистны. Алый, который становится и ей ненавистен.