[indent] — Я не знала, что ты станешь таким пессимистом, Оливер, — поправляю волосы, убирая их в хвост атласной лентой, что позволяет спасти мои вихры от растрепывания. Вуда жалко становится, реально жалко, что когда-то капитан, да и друг любимый, этого я тоже отрицать не буду, будет так мучиться. Хотя, может всё это алкоголь, что болезненно застилает его голову. Или же тому виною любовь, которая тоже играет с ним злую шутку — я не знаю, если честно, что хуже на нём сказывается. Потому что Оливер сильно на себя не похож. Как маленький ребенок, если не хуже. Странно даже, что мы ролями поменялись — я этого не хотела. Обычно он меня успокаивал, когда задевал кто-то, хотя чаще всего Фред и Джордж были подле — их компания мало кому доставляла удовольствие, потому что все колкости, что от них шли — я уже фильтровала. И сейчас ощущала желание, чтобы эти два близнеца оказались рядом, потому что грусть Оливера была несколько заразительна. Грусть Оливера, вызванная алкоголем и разбитым сердцем. Я не улыбалась более, смотря на него.

— Я сделаю кофе, - мой тон настолько уверенный, что спорить со мной не имеет смысла. Прохожу на кухню, ставлю чайник на плиту, чтобы тот согрел воду. Мой отец довольно часто учил меня заваривать кофе. Покупал различные сорта. Сегодня я тоже завариваю один из них. На поднос ставлю сладкое, сахар, молоко, если вдруг кофе окажется горьким. Я — домашняя — не такая, как в школе, где приходится своё место заслуживать. Умом и старанием. Проблема в том, что Вуд сдался уже, не думая о том, что стоило бы развернуть свою жизнь. А не падать на дно с алкоголем, с болью. И неважно, кого он любит. Мне неважно. Я люблю его как друга, всегда буду любить до бесконечности. Потому что этот человек — мой друг. Потому что его боль — понятна. Когда ты любишь — ничего не можешь сделать с сердцем. С горечью. Я смотрю на Вуда и выдыхаю, потому что приходится взрослеть, оставлять ребячество за своей спиной. Моё сердце не было разбито, только потому, что мальчишки охраняли меня. Я знаю об этом, из-за этого радуюсь, что моё сердце — всё еще моё.

— А ты думал, как он ощущает себя, Оливер? Ты сам говоришь, что его отец — тиран. А если с тобой что-то произойдет? Ты не думаешь, что ему проще сделать себе больно. Так больно, что разорвется сердце, нежели он хочет, чтобы именно ты страдал. Если ты придешь на помолвку, то что ты сделаешь, Оливер? Под откос поставишь свою карьеру? — я взрослая, когда необходимо, как сейчас. Я взрослая, когда говорю жестокие слова. Взрослая. Совсем не ребенок. У меня забрали любое ощущение юности давно уже. И надежду на то, что всё будет хорошо, слишком хорошо. Я прекрасно знаю, что есть волнения. Я прекрасно знаю, что многие нервничают. Чистокровные и не чистокровные — всё смешивается в обыденный клубок, где непонятно, что произойдет.

— Ты подумал о себе? Если кто-то узнает, что ты — другой. Представь, какая будет сенсация в квиддичном мире. Я не думаю, что это будет правильным, Оливер, если ты хочешь летать. У тебя могут всё отнять. И, возможно, для твоего любимого человека — это будет еще больнее. Подумай, как он будет ощущать себя, если ты будешь корить его в том или ином.

Выдыхаю, слыша чайник. Завариваю кофе, снова уходя на кухню. Возвращаясь с напитком, ставя его на небольшой стол.

— Ты должен с ним поговорить. Он должен тебе всё объяснить, он же тоже небось любит, — улыбаюсь. Смотрю на дурачка, что выше меня на целую голову. Улыбаюсь, как младшая сестра старшему брату.

— Для тебя нет ничего невозможного, Оливер. Как и для всех нас. Просто ты запутался, — отпиваю глоток кофе, не сводя взгляд с Вуда.